За Медой никто не гнался. Ни оборотни с поляны, ни вооруженные бандиты, положившие откуда-то появившихся людей в избушке ведьмака…
Знакомый запах и синкопу шагов слегка прихрамывающего вампира Медея услышала еще от реки. Тем более что Хартус и не пытался скрываться. Первое, что почувствовала обортница – это колоссальное облегчение. Во-первых, вампир освободился и своей кровью не пахнет, во-вторых он пришел на зов, хоть и не похоже чтоб торопился, в-третьих, наконец-то человеческие проблемы остались на более-менее безопасном расстоянии.  Силуэт Харта приблизился, слегка зеленый в волчьем ночном зрении, обрел объем и стало видно детали. Он был без окуляров, что свидетельствовало либо о предельной опасности, либо об абсолютной и тотальной безопасности места. Видимо, все-таки безопасности. Потому что Меда ощутила, что способна обернуться, что и проделала практически сразу же, вырастая в объятиях вампира и вставая на две ноги.
Вторым, что ощутила Меда была запредельная злость. На бестолкового вампира, на себя, на Дена, на весь человеческий род и производные от него в виде оборотней и вампиров (что бы ни воображал себе  Харт). Наверное, все эмоции, которые еще со времен арены позволял сдерживать волчий облик, вырвались сейчас наружу, и если не дать им выход – просто захлебнешься ими, взорвешься как переспелая виноградина. Пока молча Медея размахнулась и влепила, нисколько не сдерживая руку, пощечину стоящему перед ней на коленях вампиру. Ничего, до свадьбы заживет. А потом начала говорить, срываясь то на визг, то на шепот:
- Хартус Сиал Ра-Шальский!! -  вторая оплеуха обратным движением руки по другой щеке,- Какого черта?! Где ты был?! У тебя совесть есть хоть в зачатке?!  Ты что о себе возомнил?! Что можешь вот так вот свалить, не оставив даже записки?! Какая зеленая муха тебя укусила? Что я тебе такое сделала, что ты меня бросил?! Это уже предательство! Я ненавижу тебя, не смей ко мне прикасаться! Иди утопись в речке! Ты знаешь сколько раз, - Меда с наслаждением изо всех сил пихнула Харта в плечи, надеясь встряхнуть, но не рассчитывая, что он упадет,- сколько раз за последние недели меня убивали?! Жрецы, охотники, ведьмаки, дракон, барон ваш недобитый, эти приведения полуразложившиеся, какие-то бандиты только что в лесу?!? Я тебе что, совсем не дорога, абсолютно ни крохи? Перепихнулся, затащил в эту проклятую Цинтру – и бросил на постоялом дворе?! Со мной за все годы на большаке столько гадости не случилось, сколько за эти три недели, пока мы с Деном тебя искали! Что ты забыл в этом проклятущем замке?! Свататься заявился?! К вампиркам местным?!
Слова лились, кажется, минуя сознание, рассчитанные скорее как пощечины – выгнать, вытряхнуть из головы все, что за ними стояло. Меда уже сама не замечала, что слова произносятся с величайшим трудом из-за прыгающих губ и недостатка дыхания, слезы стекают по щекам:
- А Ден где, знаешь?! Да он совсем в замке, его барон точно поймал! Угробил ты пацана! Он тебя знаешь как искал? Я даже не знаю толком что у него случилось – я с ним несколько дней поговорить не могла – пасть не позволяла. Я убила тогда, на арене! За мной Роб охотился. Роб!! И ты такой же! Чертов охотник-на-все-что-движется! Это я раньше не могла убивать! Вы меня научили! Приучили вернее! Я петь теперь не смогу – потому что нельзя так! Чтоб вас всех! Я теперь людей боюсь! Зачем ты сюда притащил нас? Тут опасно! Почему бросил, а?! Там маг, упыри, люди, бандиты, там опять всех убили подряд без разбору! Харт! Почему ты ушел?! – рыдания оказались сильнее желания высказать все. Медея еще раз треснула кулачком вампира в плечо уже без удовольствия. От Харта пахло человеческой кровью. Что ему пара синяков... - с раздражением подумала про себя оборотница.
- Предатель.

-Я прослушал,- Хартус в своей неподражаемой манере лыбился так, что, с одной стороны хотелось его стукнуть еще раз и посильнее, а в голову приходил ответ на вопрос, почему многие леди во время любовных утех предпочитают закрывать глаза (чтоб не видеть до такой степени довольную физиономию партнера), а с другой – гнев отступал в сторону. Кто-то из менестрелей, более талантливых, чем мазелька Червонни, сравнивая женщин с розами, говорил, что никогда не следует слушать  о чем они говорят – надо смотреть на них и на то, что они делают. И если женщина наполняет твое сердце, то следует пропускать ее слова мимо ушей. Но не до такой же степени!!!
Хартус с силой прижал волчицу к груди, оставив из всех возможных маневров один – уткнуться носом ему под ключицу. И прижаться в ответ. Когда почти привычным жестом вампир подхватил ее на руки и устроил на коленях – можно было подумать, что ничего и не произошло. Это если не прислушиваться к его словам. Но Меда слушала – и очень внимательно.
- Я ушел не попрощавшись, потому что.. Знал, что не уйду один, если начну прощаться, - Харт говорил почти отрепетировано, не подбирая слова, как если бы уже не в первый раз проговаривал это про себя.
-  Так значит, ты ушел специально? Обдумав и решив? Я до последнего надеялась, что это вышло как-то… ненароком, что ль. То есть ты решил уйти – и просто струсил? Испугался разговора? Боялся, что если ты скажешь, что бросаешь меня - я буду плакать и удерживать тебя?
Между тем Хартус продолжал «раздеваться», убирая серебро и лишнее оружие с такой бесящей самоуверенностью, что желание стукнуть его еще разок вернулось со всей силой. На самой Меде – как обычно после оборота – была угвазданая за несколько дней жизни в волчьей шкуре нательная рубаха.
-Теперь появилось то, за что я готов положить все вместе хоть кракену в пасть. Те, за кого..
Меда перебила, не выдержав:
- И против кого ты надумал воевать, хотела бы я знать? Готов он… На нас никто не посягал, пока… Харт, ну я тебя целую зиму ждала… весна прошла – прошла любовь? Я не понимаю… Твои слова противоречат сами себе.
Либо я не хочу понимать того, что очевидно для тебя…
Меда  пересела, разворачиваясь к Хартусу лицом, чтобы видеть его лицо и глаза. Она уже почти научилась разгадывать за этими провалами без радужки мысли их обладателя. Почти.
- Объясни мне – зачем вообще мы идем на юг? Здесь плохо… Чего вообще ты хочешь? На севере чудовищ не стало меньше, а на тех дорогах менестрель, воин и бродячий лекарь-студиозус не вызывали ни вопросов, ни  подозрений. Или желания проверить на принадлежность к расе людей. По крайней мере, пока младший не распускал язык.  А здесь что? Не похоже чтобы ты пытался восстановить мировую справедливость или еще что-то… Если ты собрался разобраться с местными призраками – мог же ты просто попросить подождать тебя на постоялом дворе? Я бы подзаработала, а за постой с меня не берут обычно.
Руки Меды привычно устроились на плечах Харта, безотчетно поправляя ему волосы, поглаживая по щеке, на минуту успокаиваясь, и вновь отправляясь по своим делам.

Наверное, зря они так затягивали с этим разговором. Почти месяц идти вместе, с самого Настрога,  не зная куда и зачем… Меда покачала головой в ответ на свои мысли. Когда Боги хотят покарать нас – делают нас слепыми и глухими. Для этого нет нужды лишаться глаз – довольно и просто полюбить. Наверное, правильно сначала узнать спутника, а потом уже его историю. Тогда они воспримутся независимо друг от друга, но высока вероятность такого вот разговора.
Камень отдавал дневное тепло. Плескала вода. Хартус все говорил и говорил. Меда кивала и вставляла междометия. Хоть и искренне не понимала, как можно жить и не догадываться о том, кто ты.  Даже не задаваться вопросами. На сколько нужно быть уверенным в себе, чтобы не замечать несоответствий.
- Харт, возвращаться домой – это правильно и нормально. Я сама хотя бы раз в пару лет приезжаю зимовать в Ковир. Тому есть свои причины, ты знаешь. Поэтому я могу понять, что тебе нужно побывать в Нильфгаарде. Но, Харт… Ты же в отличие от меня не со Стаей Охотиться едешь. Не деда обнять и с братьями да племяшами увидеться. По глазам вижу – не любишь ты их. Брун от нас тоже поэтому отстала? Потому что считает что зря ты все это затеял?
Меда вздохнула, поерзав на камне. Как бы кобылку свою из зама вывести… там на ней одежда, лютня, кое-что из ведьмачьих пожитков… А после нескольких дней в шкуре и нескольких оборотов от камизы снова одни клочья остались.
- Мы боялись, что с тобой случилась беда. Мы с Деном разделились: я в горы пошла, а он по городу поспрашивать решил, поискать. Потом в трактире деревенском маг один был… он видать и  опознал во мне оборотня. У них амулеты, зелья… Очнулась я уже в застенке на Арене. Я без аконита осталась, и мне было страшно… я почти все время не в себе была – в волчьем безумии. Я там убила всерьез… А потом они Охоту устроили. Харт, там трое ведьмаков было! Трое! Двух я не знаю, а третий… Третий Роберт. Помнишь? Я с ним до Зеррикании дошла, потом он в пещерах сгинул. Я же запечатлелась с ним тогда… А теперь вот он на меня охотился! И убил бы! И они все хотели меня убить, Харт! – Меда заметно разнервничалась, пересказывая события последних недель, - А потом… Слушай, я нашла драконью кладку. Ну то есть драконица ведьмаков потрепала, да не знаю, уцелела ли. Вряд ли… А там, в пещере у нее кладка была. Вот хорошо бы эти яйца забрать – и может продать кому-нибудь из магов, или в зверинец… Или вон, родственникам твоим, как жест примирения.  А то детки так и умрут… Нельзя чтобы дети умирали. Тем более, что их мать мне жизнь спасла. Знаешь, я вывернулась тогда и у одного из ведьмаков лошадь украла, ту которая теперь в замке стоит.
Меда порывисто обняла вампира, прижимая к себе:
- Харт, не уходи больше так вот. Если надумал – скажи, но не бросай так вот… Кто знает, что в следующий раз случиться может. Да и неблагородно так, Ваша Светлость: умыкнуть девицу из дома, опорочить, а потом бросить в чужих краях. Ваша честь Вам велит теперь жениться – а мне что прикажете делать? – девушка в притворном возмущении всплеснула руками. Меда усмехнулась:
- Я знала, что ты старше меня, но не думала, что на столько. А ты мне в дедушки годишься!

Харт вел себя, словно ничего и не произошло. Захотелось треснуть посильнее этого бессмертного, для которого жизнь – игра и ничего серьезного. Ну подумаешь, неприятности, - заживет и будет как новое. Но с ней же, с Медой, нельзя так. Словно бы она – любимая игрушка. О которой можно забыть, за которую можно решать, которая может быть сломана по недосмотру… А то что она может и не починиться снова? Наверное, все мужчины таковы и судят по себе, не рассчитывая на то, что рядом с ними менее выносливые существа.
- Харт, я же не такая крепкая как ты… подожди лет сто. Вот я умру  - и делай что хочешь…
Ее глупый вампир потянулся губами к ее губам. Былого доверия не было, но и желания отстраниться тоже. Меда прекрасно знала это состояние, в тонкостях изучив его с Робом, когда хочется закрыть глаза и не видеть недостатков любимого человека. Напялить розовую иллюзию по самые мохнатые уши и не видеть очевидных вещей, нырнуть с головой в счастливое состояние и забыть, забыть обо всем, оправдать, простить и еще бог весть что. Можно сделать это – и вернется былое абсолютное доверие и принятие. Можно начать учиться любить, всерьез переплавляя восторг влюбленности в нечто более крепкое. Но на это будет еще время, а пока пусть идет как идет. Меда ответила на поцелуй, и на другой последовавший за ним. Вздохнула и встрепала волосы мужчине.
Вампир крепче прижал к себе девушку, мягко подавшуюся ему на встречу. Меда тихонько потянула носом воздух. Знакомый запах. Такой близкий, что слезы на глаза наворачиваются. Опять захотелось треснуть вампира, но уже слабее.  По телу Хартуса прошла дрожь, которую очень легко почувствовать, если прижиматься к этому самому телу.
-Тебе не холодно? – горячее дыхание обожгло ухо, заставляя прижать его к плечу и потереть.
- Конечно холодно. Или это был изящный намек, что пора опять в шубу? Тебе надоели уже неприятные разговоры? -  сказано было ворчливым тоном, но опровергая слова Меда крепче обвила руками шею своего мужчины. Май пульсировал в венах, дразнил запахом свежей зелени и еще чистой, не зацветшей воды ручья. Лягушиный хор не пытался перекричать комаров. Хоть Меда и не жаловалась никогда на кровопийц – как блохи с комарами, так и более крупные представителя обычно держались подальше от оборотницы. Кольнул в сердце бездарно растраченный в этом году Беллетейн. И неожиданная встреча с Робом -  почти через год.
Полюбовавшись на довольную улыбку Хартуса, Меда не удержалась:
- А теперь отвечай честно: с кем ты был на Беллетейн, и не пытайся прикрыться рассказами о клетке и кметах, - не то чтобы девушка всерьез верила в гипотетическую измену Харта – просто хотела отметить, что этот магический день они провели порознь, и сама оборотница в довольно паскудном месте, - и чем именно ты собираешься загладить свою вину.
Медея прищурилась, поддразнивая парня.

Отредактировано Медея Червонни (2014-03-24 15:44:20)

Харт был… Да именно романтичен! Разумеется на свой манер, сдобренный мягким юмором  и пением лягушек. Наверное, все же почувствовал всю глубину отчаяния и обиды Медеи. А может, просто когда делишься своей историей с близким человеком – только такое поведение и уместно.  А может, это и не романтика вовсе… Охотник никогда не дарил ей цветов и украшений, не приглашал на увеселения и редко баловал сладостями – но Меда всерьез и не ожидала таких проявлений любви. А вот держать ее над по-майски холодной водой и рассуждать о своих бесконечных изменах – признавая при том ее превосходство над соперницами это вполне в духе Харта. Наверное, это и было правдой. И про княжну (ведь он же сам – граф!) и про пастушек (как бы еще кметы могли скрутить довольно удачливого охотника?). Ведь не может же взрослый мужчина обходиться без женщины столько времени…  Но тут ничего не поделаешь – если принимаешь человека, то принимаешь его целиком, вместе с тем, что тебя ранит. Что тут остается? Меда вздохнула и уткнулась носом в шею мужчины, на руках которого уже привыкла нежиться в минуты их близкого общения.
- Посмотри, вон она, на руках какого-то проходимца.. Как считаешь, согласится она слезть с рук того поганца? – Меда перевела на парня лучащиеся любовью и смехом глаза:
- Конечно! Чтобы перебраться на твои, - мурлыкнула оборотница, - но тут ее ждет горькое разочарование! Я их уже заняла и слезать не собираюсь! Особенно в воду.– Меда крепче обвила руками шею своего мужчины. – Не для того я половину Цинтры на лапах пробежала, тебя вынюхивая, чтобы потом  уступать место какой-то там твоей возлюбленной. Которую ты наверняка ведешь знакомить с будущей семьей, а меня  оставил на постоялом дворе…
Впрочем, шутка затягивалась, и Медея не нашла ничего лучше, чем поставить точку в их разговоре, прижавшись своими губами к губам своего клыкастого «изменника».
Целомудрие не есть невинность – урок, который должна выучить каждая, отважившаяся любить.
Она целовала Хартуса, и было чувство, будто с движением губ, с его дыханием она получала отпущение всех грехов, которые натворила по пути к замку в поисках любимого, и избавление от всех сомнений терзавших ее все это время. В конце концов, что значит охота и преднамеренные убийства, хоть и постыдные, но в итоге даже ей самой понадобившиеся чтобы добраться сюда? К поцелуям со вкусом чьей-то крови, к слегка захмелевшему и такому любимому вампиру?  А заодно и сама давала разрешение ему на любые грехи в будущем пусть даже и не с ней и в тайне от нее.
Меда шаловливо прикоснулась своим  языком к уголку губ Хартуса рядом с опасными клыками, скользнула по нижнему контуру, продолжая движение отправилась внутрь, вдоль его языка, приглашая поиграть,  заставляя своего зверя невольно порыкивать от удовольствия и нетерпения.
Она негромком мурлыкнула, отстраняясь, провела кончиками пальцев по изгибу его скулы. Потерлась щекой о плечо, коснулась носом подбородка…
– Колючий… - наблюдение невпопад.
Он мог увидеть разрешение в ее глазах – под полуопущенными веками, под легкой чернотой ресниц закипало не то безумие, не то желание, а может, и то, и другое.

Дно речки оказалось скользким, но на руках у вампира было все равно так уютно и надежно, что Меда слезла бы с них только если придется все-таки вытаскивать любимого из воды. 
- Не нравлюсь? - Глаза вампира были привычно темными и почти непроницаемыми – неужели он все еще сомневается? Он смотрел на свою ношу долю мгновения, и, похоже, как обычно увидел все, что хотел, не дожидаясь ответа. А вместо разговоров в три шага пересек полосу скользких камней, уложил девушку на очень предусмотрительно расстеленном  плаще и опустился на колени рядом – покорный, благоговеющий, решительный. Такой красивый. Такой отчаянно любимый. Такой мой.
Харт стоял на коленях и все целовал, целовал – плечи, шею, щеки, … От него пахло немного кровью, немного металлом и кожей, немного вишней, и еще чем-то знакомым и таким близким, таким желанным и родным, что даже обида Меды отступила и спряталась в уголочке души до лучших времен.
Как давно он не обнимал ее вот так, позволяя расслабляться и доверяться! С того самого злополучного дня, когда утром его не оказалось ни только в их комнатке, но и на постоялом дворе вообще.
-Прости еще раз,- Харт словно прочитал ее мысли и ответил, возвращая из горьких воспоминаний в здесь и сейчас.
- Горе мое, беда моя, погибель моя… - Меда неосознанным привычным жестом, с запозданием поняв, что делает и говорит скользнула рукой в его жесткие волосы… и снова ощутила на губах его дыхание.
Как она истосковалась по его объятиям, по его запаху, по нему всему!
Харт все плотнее прижимал к себе девушку, и Медея ощущала, как ходит ходуном его грудь под мокрой тканью рубашки. Она обвила его шею обеими руками и сама тянулась навстречу: казалось, стоит только отстраниться, и он сразу исчезнет, как сладкий сон или горячечный бред, а вдруг окажется, что оборотница забылась тяжелым сном еще в темнице или в том ужасном замке.
Харт не оставлял простора для сомнений – как обычно испорченная камиза послушно поползла вверх под его горячими руками. Оборотница вывернулась из нее, по-звериному не стесняясь собственного тела, подалась грудью к любимым рукам и губам.  Да какие могут быть сомнения и смущения, когда сбывается то, за чем шла через половину Цинтрийских земель!