-Ну что, Минька, идём отмечать твоё День рождения? И что, что оно не сегодня? Так и моё через полгода, а отмечать будем сейчас! Кто знает, в каких землях тебя закопают через пару дней?! – а День рождение – это такой день… - Улька задумалась, шнуруя высокие теплые сапоги под колено. Ну, который…ну, ты понимаешь?! Это важно!
   Справившись с сапогами принялась торопить соколенка.
-Я здесь лет пять тому была. Ну, не совсем здесь – в город меня не пускали, да и если бы стража загребла, то головушку мою здесь на пику бы и нанизали. А вот в таверне неподалеку денек-другой скоротала и у меня остались только хорошие воспоминания о тех вечерах…наверно…ничерта не помню! – такая крепкая там медовуха!
   И засмеялась, пряча за сапог кинжалы.
-Минька, ты…это…броньку под тулупчик одел? Да не переживай ты так! Мало ли чего, а тут на тебе рубаха латаная. Чем черт не шутит!? Лучше перестраховаться. Ну, что ты на меня глазенки свои пучишь?! Не боись, малец, я детей в обиду не дам, да и Айван меня на суку вздернет, если чего недоброго случится…
   Улька задумалась, взвешивая всевозможные последствия намечающегося мероприятия. Безопасней было бы остаться на хозяйском дворе в столице, где исправно кормят, топят печку, да и магистр сказал: «сидите тут». Да только скука стерильная в сих стенах, а так хочется глупость какую натворить.
-Всё? Готов? Коня своего распрекрасного лучше тут оставь – там, куда мы идём, он тебе не понадобится, зато может понадобится другим…
   И Улька, под настырно падающий за ворот теплого плаща снежок повела коллегу на встречу бессонной ночки, в густых сумерках едва припоминая дорогу.
   В общем, спустя час активных блужданий в сугробах и попытках Ульяны отвлечь Миньку от дороги, пробирающего холода и усиливающегося снега местными байками да пошлыми анекдотами, таверна была найдена. Дорога у ней была утоптана, и что-то подсказывало Вырвизубке, что возвращаться стоит по этой тропке, которую отшлифовали трезвые и пьяные «звери» путями со столицы. Уже проще. Назад дрогу нашли.
-Ты, главное, не говори, что знатных кровей или состоишь в Ордене. Лучше ври, что грабишь, насилуешь и убиваешь…
Улька скептически посмотрела на замотанную в шарф физиономию Миньки. Молод и красив, с лицом, не подпорченным шрамами или выбитыми зубами. Такой на разбойника не годится. Ну, да ладно. Сегодня пару-тройку коренных он потеряет…
-Прошу, - открывая перед соколенком дверь. Ногой.

Ну, погнали.
   Резко схватив Миньку за капюшон, рванула мальчонку к себе, спасая того от пролетающего живого снаряда, которым рыжебородый хозяин таверны отработанным жестом попал в двери. Пьяное тело скрылось в сугробе, поносимое отборными проклятиями. Оставалось надеяться, что у рыжебородого не было никаких склонностей к чародейству, иначе наутро пугающего вида бесполая краказябля будет бороздить местный лес и воровать нижнее белье с потными носками у бородатых лесорубов.
   Посетители таверны громко заржали и загрюкали пивными кружками, поощряя разошедшегося хозяина. Тот громко крикнув: «Следующий», схватил за шиворот еще одного пьяницу, по разбитому лицу которого было понятно, что сопротивляться тот устал, и метнул бедолагу в сугроб к товарищу, попутно сбив редкого посетителя. Довольные завсегдатаи таверны снова заржали и загрюкали кружками, редко отсыпая парочку комплиментов хозяину за меткость и крепкий эль.
-А что? – знатно полетел!, – обращаясь к Миньке, которого всё ещё держала за капюшон, не решаясь отпускать мальца. Мало ли кого ещё рыжебородая детина решит метнуть в следующий раз. А соколенок такой худощавенький, такой сухенький и сутуленький – зашибет его силушка богатырская, а опосля болтаться ей, Ульке, в петле да на высоком дубке под радостное хмыканье магистра. Ой зря…зря она привела сюда этого едва оперившегося мальца. Но, с другой стороны, пора.
-Ты с этими своими..ну, как их? У знатных они – большие, а у простых – поменьше. Миневры…маневры…тьфу ты! Просто со всем этим заканчивай. Первой меня пропускает… Да мужики тебя засмеют, коли увидят! – проводила краткий инструктаж Улька, шагом в развалочку направлялась к рыжебородому местному авторитету за барной стойкой. Хами и груби, как пёс дворовой, тут такое уважают. Коли кто недобрым глазом глянет – бей сразу в морду, не жди, пока тебе все зубы пересчитают. А ещё лучше – бей в пах. Или просто бей, но главное, шоб первый!
   И Улька засмеялась, хлопая Миньку по плечу.
   Не сказать, что посетители обратили внимание на парочку – все были заняты своими кружками и спорами, некоторые даже умудрились девок найти в такой глуши да метели. Поэтому парочка из зрелой девки да юного паренька здесь никого не заинтересовала, кроме рыжебородого, приветливо улыбавшегося золотыми зубами. Хотя нет, это была не улыбка, а грубый оскал.
-Пиво плесни.
-Закончилось, - недобрым взором осматривая Миньку.
-А другую отраву у тебя пить опасно, старик, - Улька заставила хозяина прервать пристальный зрительный обыск мальца и переключиться на хамку.
-На вот,  подходящее пойло для такой леди, - рыжебородый налил в деревянную кружку темной жидкости, пахнущей мёдом и гнилью. Но на вкус жижа оказалась вполне сносным элем. Миньке же хозяин предложил молока. Под густой бородой плохо скрывалась насмешка.