Трактир не слишком отличался от всех тех, в которых Меда привыкла петь. Крепко сбитое строение с каминным залом и кухней на первом этаже и комнатами для постояльцев на втором. Привычные переговоры с хозяином завершились крышей над головой и задатком, а с хозяйкой – выкупленной у нее за тот же задаток парой платьев, рубашек и чулок.
Конец июня миновал, и Медея двинулась к замку, носившему до зубовного скрежета знакомое имя. Ра-Шаль. Сиал Ра-Шальски. Хартус Си-Ал… Как же пишется правильно это имя? Хоть какая разница для неграмотной оборотницы. Ехидный внутренний голос шепнул: «Чтобы на могильном камне прочесть…» Меда вздрогнула, привычно, как уже в тысячный раз за последний месяц, отогнав непрошеные пораженческие мысли. Нет, нет и нет. Ему есть зачем жить – чтобы вернуться к ней. Он сам так говорил. Месяц назад, когда на рассвете вернул ей лютню Миккена, потерянную в том проклятущем Гратте. И взял с нее слово месяц ждать его и не приближаться к замку Ра-Шаль. Сказал – чтобы не ослабить его, подставляясь под удар, чтобы было куда возвращаться… Не мог он забыть о своей оборотнице, не мог. Поэтому нужно просто, просто… Просто дать о себе знать. Как тогда, в Настроге, когда они встретились еще не доехав до Цинтры. Петь в таверне так, чтобы слухи о заезжем менестреле разлетелись как можно дальше. Да-да, так и будет… Она просто будет петь у очага, а из дверей шагнет Харт, в своих дурацких очках, тяжело опираясь на копье, израненный так, словно его сперва рвала стая оборотней, а потом пожевал и выплюнул за несъедобностью дракон. И она подбежит, обнимет, и как не первый раз уже, щадя его, попросит посидеть у очага и подождать пока она закончит петь для собравшихся людей. И еще несколько часов будет просто вдыхать его запах… улыбаться его спутникам… а потом будет ночь, и самая скрипучая кровать в гостинице, и какофония звуков, взглядов и ощущений… Наверное, сейчас так надо – ждать друг друга, бурно встречаться, радоваться. А когда-нибудь они состарятся и откроют свою таверну, похожую на постоялый двор Червонни, и все их друзья смогут приходить и… Нет, Харт же не состарится никогда. Значит, таверну откроет она одна, когда устанет идти навстречу миру и будет опять ждать, ждать своего невероятного, невозможного… Наверное, это и есть счастье. Меда улыбнулась про себя, вновь отогнала как навязчивую мошкару невеселые думки.
Уже темнеет, пора спуститься в зал и петь. Меда замешкалась на лестнице, потерла нос: размечталась – вот и мерещится запах вампира. Подставила к очагу два стула, на одном устроилась сама, а на второй поставила открытую шкатулку для мелочи. Пусть будет свободное место, если Харт вернется сегодня. Подкрутила колки, улыбаясь и краем глаза наблюдая, как люди оглядываются, а некоторые перебираются ближе к очагу. Это было уже не первое выступление, так что Меда знала что им нравится. Она лукаво пробежала пальцами по медным струнам, не слишком задерживаясь на проигрыше:
- Начальник гвардии дворца
Был, как обычно, пьян
В одной руке он меч сжимал
В другой руке стакан.
Он в изумлении стоял –
Никак понять не мог
Зачем опять проклятый пол
Уходит из-под ног….
Уже знакомые почти за неделю выступлений работяги с глинобитной шахты начали подпевать, постукивая в такт кружками. Начинать с этой песни она стала практически на второй или третий день выступлений, когда стала почти «своей», радуя южан побасенками о придворной жизни, которой сама и не видела ни разу. Зато посмеяться над властьимущеми – кратчайший путь к сердцу простолюдина. Правда и в тюрьму тоже, но пока за крамолу Меду никогда туда не тащили – находились более достойные поводы.
Меда автоматически смеялась и зубоскалила, закончив задорный проигрыш, то и дело поглядывая на дверь. В шкатулку полетели первые медяки. Приятно. Что не серебро.
Какой-то запах, перебивающий и запах варящейся баранины, и кислого пива, и множества людей в конце рабочего дня не давал покоя. Дразнил и щекотал ноздри. Заставлял помимо воли вспоминать последнюю ночь в майском разнотравье. У высших вампиров такой… словно серебристый запах. И у Харта, и у Дена было так. У Дена – словно серебряный футляр, или ложка как он утащил из запасов графа Грате. У Харта… словно его серебряное солнц-медальон, которое он снял при ней впервые в ночь Саовинны у горящего дома огнепоклонников. С кровавой ноткой, какая бывает только у оружия… Меда невольно снова покосилась на дверь.