Чародейка любила Оксенфурт. Любила страстно, жгуче, и, что совершенно невероятно, при всё при этом долго - вот уже сотый год как то и дело возвращалась в Академию, не особо ведомая чем-то. Здесь не прошло её детство, да и никаких ошибок прошлого на горизонте не наблюдалось, а почти любой студент или преподаватель в конечном итоге был моложе Хельги на много десятков лет. И всё равно, как минимум раз в десять лет ноги вновь возвращали женщину сюда, в обитель знаний и давно знакомых книг. Может особенная прелесть была именно в этом: она знала Оксенфурт как свою пятерню и легко ориентировалась в любой из его частей. Трудно сказать, в чём истинная причина, а Хель и не знала - просто возвращалась, не особо противясь собственной непонятной тоске. И в конечном итоге всё это вылилось в него - в маленький домик неподалёку от Ворот Философов, домик в Оксенфурте, её пёстром, шумном и весёлым городом, который с первого же раза прочно затесался у Брэм в синонимах к слову "родина". Со временем ей удалось приукрасить его, немного расширить, даже сад завёлся. Сам, правда, без каких-либо видимых причин, но ругать его за это чародейка не стала, а там и рукой махнула - пусть растёт, если так хочет.
И дверь в её маленьком особняке была совершенно особенная - по специально обработанной сосне стучать приятно, а небольшая полость внутри делала звук только громче, позволяя порой рассеянной или занятой хозяйке услышать гостей. Ею она гордилась гордостью сороки, утащившей себе в гнездо золотую серёжку.
Раздался стук. Каждый раз, когда кому-нибудь приходило в голову навестить Хельгу без приглашения, повод должен был быть особенным. Видели ли вы когда-нибудь чародеек, что по определению были властны и до ужаса любили контролировать, спешащими? Чей-то череп в прихожей мог бы легко похвалиться перед вами - темнокудрая носилась по комнатам со скоростью небольшой падающей звезды, грозясь расшибиться об одну из роскошных ваз, подаренных кем-то с двадцать лет назад. Но женщина, открывшая дверь(Ох, а дверь-то какая!), была совершенно иной: уже спокойная, разве что озорно щурившаяся в предвкушении...
От её маленького очаровательного убежища до Бочки было ровно столько, что ни один пьяный вдрызг не успевал дойти до порога порой раздражительной Брэм, не свалившись по пути в те уютные кусты в третьем переулке. Озадаченно замерев, она почувствовала глубокое разочарование, как бывало всегда, когда какая-нибудь деталь отказывалась вставать на своё место. Едва не провалившийся в открывшийся дверной проём человек больше всего напоминал дворнягу: мокрый и почему-то дрожавший. Да и пах дурно, если честно. Скривив губы, чародейка окинула гостя взглядом, ожидая, соизволит ли он выдавить хоть что-то. Незнакомец уж точно не был приятным сюрпризом, и явно не являлся возможностью ввязаться куда-нибудь, если, конечно, она не пробудит в себе неожиданную любовь к разговорам с пьяными.

Выражение лица, а, если быть точнее, его отсутствие сейчас у чародейки можно было трактовать по-разному: оно единовременно походило на нарастающий гнев и ледяное спокойствие, а в обоих случаях уж точно не сулило ничего доброго. На деле же Хельга была..растеряна? Наверное, она сама ни за что не использовала бы это слово, но к ситуации подходило верно. Это, правда, ничуть не меняло острого желания отвинтить паршивцу, покусившемуся на девственно чистый порог её дома, голову. Или иную не слишком полезную часть тела.
А юношу тем временем крутило. Это на мгновение отвлекло женщину от задумчивого разглядывания гостя, который, похоже, и дальше собирался демонстрировать ей исключительно собачьи качества - сидел на заднице и издавал нечленораздельные звуки.
- Может на цепь тебя посадить? - задумчиво протянула Брэм, с трудом удержавшись от глупого хихикания - несолидно, в её-то возрасте!  Хотя идея и впрямь была заманчивой, а экстравагантной-то какой! "Пёс" же времени не терял - выронил к ногам волшебницы мятую бумажку, которая куда больше напоминала кусок тряпки, коей трактирщики протирают стаканы. Грязная и абсолютно не вызывающая желание это потрогать. Через несколько мгновений любопытство всё же пересилило и целых два пальчика светлейших коснулись мерзости, которую кто-то когда-то называл бумагой. О, разумеется, Хельга преувеличивала, как делала почти всегда, но суть совсем не в том: бумага не оказалась случайно утащенной откуда-то записью и вообще к случайностям никоего дела не имела. Потому как там явно обращались к ней. В том, стоит ли считать это честью, женщина глубоко сомневалась, но вот для того, чтобы разжечь в её глазах интерес, было достаточно.
Эфир - штука, по мнению Хель, исключительно паршивая - шутка ли, если после него вероятно вполне адекватные(пусть и безграмотные) молодые юноши превращаются вот в это? Так или иначе, вините в том чувствительное женское сердце или перспективу получить около-бесплатную рабочую силу, но чародейка явно решила пустить это существо к себе в дом. Ну, может быть, не в весь, но маленький клочок чистого пространства уделить готова. Желательно, чтобы сам юноша при этом не шевелился и не пытался ничего трогать.
- Проходи, - просто отвечает женщина, но звучит разрешение почти величественно - она отступает от дверей внутрь и тянет руку куда-то внутрь, в длинный коридор с огромной кучей предметов, которые не способный стоять на ногах легко снесёт. Ну не затаскивать же своими руками внутрь? Оставалось надеяться, что с этим её не слишком очаровательный гость справится сам. На крайний случай где-то на втором этаже хлопотал её старый служка, который тоже может побрезговать такой работой - старик отличался той же избирательной капризностью, что и хозяйка.

Слабый телепатический сигнал касается разума почти неуловимо - ей богу, отчаянно задувавший в дверь сквозняк и тот, казалось бы, говорил с чародейкой куда чётче, назойливо сообщая тем временем: "Дверь стоит закрыть". Одета женщина была настолько легко, насколько позволяли приличия и камин в зале дома, а потому поспешила закрыть засов, едва её нежданный гость ввалился внутрь. Изучать его Хель не торопилась, благо ничем примечательным юноша не отличался. Ну, это если не учитывать его феноменально неопрятный вид и столь же удивительное неумение складывать в звуки слова - казалось, будто бы парень и вовсе разговаривать не умеет. Не мямлит даже.
Зато делом заниматься вполне способен - мужественный бросок на несчастную вазу Брэм оценила и даже поцокала языком. Где-то в отдалении, на самой границе между сознательным и бессознательным, билась мысль о том, что не стоит бы пускать на свой порог незнакомого, пусть и не дышащего перегаром в лицо, юношу. Вдруг он решит, что за горячо любимый эфир вовсе не обязательно платить, а доверчивую(да-да, конечно) чародейку можно попросту прирезать? В том, что это вообще возможно, наша дама искренне сомневалась, как и в сохранности драгоценных ваз и черепов, вздумай юноша что-нибудь натворить. Однако, ей, похоже, предстоял крайне тяжкий и глумливый процесс: оставалось понять, чем ей может пригодиться данная особь человека. Одна штука, и, вы представляете, почти задаром! Тяжело вздохнув, Брэм окинула обнявшую дорогой фарфор тушу взглядом, отдалённо напоминавшим взор видавшего виды мясника. Пока применения ни одной из частей данного тела не приходилось, по крайней мере- пристойных. Что там со всеми прочими, чародейка размышлять откровенно ленилась.
- Добро пожаловать, - абсурдно. Не сказать что до ужаса, но - абсурдно. Даже жест ладонью сделала, мол, проходи, устраивайся. А сама и на шаг ближе не подойдёт, пока не решит, что делать, да и смотрит так: свысока, ощущая явный перевес. Это наша дама любила, по поводу и без тешила собственное самолюбие и была такова, а потому не нашла ничего лучше и приятнее, чем устроиться в кресле напротив и воззриться на грозящего окочуриться прямо на её полах вьюношу вопрошающе. Чего предложите, молодой человек? Серьёзность ситуации и чужого состояния ещё не дошла до темнокудрой, которая первоначально приняла гостя именно за пьяного, а потому всё никак не могла припомнить, что от ломки и умирают. Интересно, он всё же заговорит? Насколько помнила Хельга, жажда определённой магической субстанции если и сказывалась дурно на способности молоть языком, то не отменяла её совсем. А может, её гость стесняется? Мало ли, может этот за всю свою жизнь такой роскошной мебели(и женщины, благо скромностью волшебница не отличалась) не видел?

Где-то на моменте, когда её пыльный гость изъявил окончательное желание окочуриться, для пущей патетики прикрывшись пушистой зверушкой, Хельга неожиданно поняла. Вот он, юноша, совсем молодой ещё, лежит и смотрит неожиданно спокойно. Как мёртвый, ей-то богу! Чародейка поднялась со своего места резко, мигом потеряв всякую плавность движений, как и обычно напускную грациозность. В детские годы (Ох, и когда это было!) никому и в голову не приходило воспитывать Брэм как будущую леди, умение вышагивать подобно львице и прочие полезные, но важные лишь для красоты и переговоров вещи, влились в длинный список её способностей куда позднее, а потому так и не стали чем-то натуральным.
И она засуетилась: метнулась в другой конец дома, перебирая баночки и долгие ряды всяческой чародейской дряни, искренне волнуясь. И тут ещё неясно, альтруизм ли проснулся в, как принято считать, чёрной душе волшебницы(Ну сударыня-волшебница же, тудысь её растудысь!), или же нежелание выкидывать из дому чей-то сомнительный труп. Брэм ради порядка даже на слугу прикрикнула, мол, ищи, старик, не стой столбом. Когда наконец нужный ингредиент был извлечён на свет, она торжественно просияла. И возвращалась в комнату уже с привычным лицом: далёким от той удивлённой и сосредоточенной гримасы, которую иглами переживания вытащило наружу из-под привычного "а, вы что-то хотели". Хельга была эмоциональной женщиной, но терять лицо не любила. Даже если её публика: полумёртвый юноша и, похоже, не менее живой хорёк, в любом случае не смогут оценить стараний.
Спасаемый тем временем вызывал совершенно исключительное чувство жалости. Усевшись на колени перед ним, Брэм даже рискнула помарать ткань одений пылью дорогого ковра. Склянка светилась лиловым, заставляя кожу юноши отсвечивать фиолетовыми, похожими на трупные пятна. Не лучшее из зрелищ, так ведь? Мгновение замешательства - и горлышко маленькой бутыли оказывается прямо перед головой гостя. А чародейка ждёт: глаза женщины цепко впиваются в чужое лицо, будто бы надеются углядеть что-то неожиданно возвышенное там, где сейчас гостят только ломка и, вероятно, отчаяние.

Красивая женщина тем временем была страшно довольна собой: всяко приятно, когда только-только оторвавшийся от уст смерти спешит сделать тебе комплимент. Правда, гость её был странным, по крайней мере казался таким. И это - умудрённой годами Хельге, подумать только! Она всё не могла понять, что ей нравится больше - яркие узоры, расцвечивающие кожу юноши или же его немота. Нет, не немота даже: многие ли из неспособных говорить могут делать это телепатически? Словом, объект был достоин изучения, в чём Брэм уверилась окончательно. И - объект был, сидел прямо здесь, на ковре, и даже не собирался уходить. Хотя бы потому, что в нынешнем своём состоянии парень разве что выполз был за порог её дома.

- Так принято во всех землях, где гостит здравый смысл, - суетливость вновь покидает чародейку, и она всем видом своим источает уверенность, даже лукавость какую-то, будто бы она уже придумала, что делать с только что спасённым пареньком. Тот, однако, ничуть не смущался рассматривать нашу даму, которая тем временем поторопилась встать с колен. Глядеть сверху вниз ей нравилось куда больше, да и где же это видано - чтобы приличная леди просиживала на ковре в компании вот такого вот оборванца? Похоже, привыкший к дорогому и, что немаловажно, чистому глаз чародейки упорно отказывался принимать внешний вид юноши - она поцокала языком, в очередной раз выражая собственное недовольство. Даже дорогая одежда была фактом упущенным - её Хель просто не заметила, куда больше задумавшаяся на тем, нет ли у хорька, к примеру, блох. Нет, это всё однозначно нужно было привести в товарный вид! О том, имеет ли она право размышлять о юноше так, будто бы с текущего момента он её полноправная собственность, женщина не раздумывала. Для неё было совершенно очевидно - коли ты имеешь наглость ввалить собственное полусознательное тело на порог дома волшебницы, будь готов вверить это же тело в её руки. В конце концов, он ведь её должник? Это чувство Брэм нравилось - приятное ощущение какой-никакой, а власти.
- Разумеется. И мы хорошенько поразмыслим, что же ты можешь сделать для меня... Но только после того, как приведём тебя в товарный вид, - почти неприлично широко улыбается женщина, в чьих устах слово "товарный" звучит почти угрожающе. Договоров, Хельга тут же идёт за слугой - старик и без того старательно караулит у двери, совершенно не подслушивая разговор хозяйки с её сомнительным гостем. - Готовь ванну.

Брэм могла быть женщиной рассеянной, непостоянной, порой - совершенно невыносимой, но исключительная чистоплотность всегда была с ней. Оболочка коварной и загадочной чародейки тем временем трещала по швам - Хель была слишком дружелюбна и честна в эмоциях, чтобы когда-нибудь вытянуть эту роль во всех актах. Сейчас же волшебница торжественно откланялась во вступлении и уступила место Брэм. А она любила смеяться громко, не любила стрелять глазами, и уже обдумывала, как бы разнообразить собственную жизнь за чужой счёт. В конце концов, долго сидеть без дела было откровенно скучно.

Отредактировано Хельга (2014-12-20 12:36:08)

Едва её гость(читай - должник) оказался за порогом комнаты, служившей Хельге в качестве гостиной, женщина позволила себе расслабиться окончательно - юноша оказался вполне послушным, а больше её ничего и не беспокоило. Обычно когда чародейки говорят "Поразмыслим" это значит "Ты сделаешь вид, что думаешь, а я вероломно решу всё за тебя, пока ты смотришь в моё декольте", в случае же с одной темнокудрой барышней это действительно значило "Подумаем", поскольку она и не представляла, что ей может потребоваться от этого бродяги. Конечно, последнему знать об этом не стоит - для порядка обязательно сделать умный вид и смотреть как можно более лукаво, мол, ну давай, предлагай свои услуги. На деле же Брэм сейчас не была вовлечена ни в какие интриги, а последнее дела, в которое могла бы вовлечь чью-нибудь даровую помощь, закрыла с год назад. Удивительно, но в последнее время жизнь волшебницы не слыла обилием интересного, и если раньше она просто пыталась не чудить настолько, чтобы попасть в обзор Ковена, то сейчас изо всех сил старалась придумать, куда бы сунуть свой очаровательный нос. Сами посудите - что может быть ужаснее скучающей женщины?

Ничего. А потому пока её текущее развлечение(Как бы то ни звучало) отмывалось, волшебница растянулась в ближайшем кресле со всем возможным изяществом. И - размышляла. О том, что можно вытянуть из всей этой заманчивой истории. О том, откуда у юноши такая замечательная раскраска на теле. О том, осталась ли в стеллаже ещё выпивка. Словом, тем было много, а идей - нисколько. Трудно сказать, что Хель отличалась скудной фантазией, но так и не смогла припомнить, что ей нужно. Разве что съездить к одной подруге в Дракенборг - да для того ей и не нужно ничего, кроме...компании? Испустив совсем не свойственный порядочным леди вздох, полный скуки и разочарования в собственных же идеях, чародейка признала: кроме хорошей встряски для собственных костей, слишком долго обитавших в одном месте, ей больше ничего не нужно.

Так и не решив, куда бы пристроить гостя, женщина порешила отвлечься. С ближайшей полки прицельным броском была сбита пара писем: кажется, они лежат здесь уже неделю, а Брэм всё не торопится отвечать. В вопросах почты она была совершенно беспорядочна, а отвечать не любила.

Её гость не торопился показываться ей в уже чистом и куда более свежем виде - не спешила и Хельга, неожиданно нашедшая для себя интересным чтение старых бумаг. Конечно, жалкие клочки пергамента, исписанные чьим-то дотошным правильным почерком, не могли и близко сравниться с чем-то увлекательным, что почти зримо нависло над чародейкой - она уже чуяла грядущее веселье, заставлявшее нервно перебирать давние записи и постукивать тонким пальцем по обивке кресла. Спокойствия как не бывало - едва юноша скрылся за порогом, проводимый неожиданно живым и хищным взглядом волшебницы.

К моменту, когда её голову вновь наполнили звуки чужого голоса, конечно, буря нахлынувшего предвкушения уже была старательно уложена в что-то более приемлемое. И - более красивое, определённо. Женщина всё так же сидела в кресле, откинув голову, а глядела изучающе, будто бы ещё прикидывала. И где бы ей могло приходиться всё это? Хорь, взбежавший по креслу, тоже получил взгляд, правда, уже удивлённый. Так смотрят на свалившуюся в салат посреди застолья крысу - недоумённо, ещё понимая, как у этого хватило наглости здесь оказаться. В аккурат перед тем, как пронзительно закричать и попросить убрать "это". Видимо, подумав, кричать Хель не стала, как и делать что-либо ещё: обвела взглядом животное и, удостоверившись, что выглядит оно вполне пристойно, отвернулась. Компания хорька, судя по всему, Брэм не претила.
На явный признак тому, что её гость ещё и не кормлен, женщина неожиданно как-то даже по-человечески хмыкнула. Понимающе, да. Это вписать в неземной и величественный образ было ещё труднее, но Хель, похоже, пока этим не заботилась. В её очаровательной голове сейчас плясало разве что красочное: "Покормить и постричь", которое, судя по всему, женщина собиралась претворить в жизнь в дальнейшем.
- У тебя ещё будет шанс поблагодарить меня, - качнув головой, согласилась она и почти сразу, казалось бы, потеряла всякий интерес к происходящему, а вынырнувший из коридора слуга был моментально отправлен дальше, как и следовало. - Накрой нам, - скомандовала темнокудрая.
Мальчишка был...был. О том, кем конкретно и к чему был годен, Брэм выспросит чуть позже - выуживать подробности и детали из каких-нибудь мелочей вроде одежды и движений она не любила, куда больше предпочитая слова. А слов непременно должно быть много, ибо любопытство женщины - зверь прожорливый, а татуировки на чужом теле ещё совсем недавно сияли так ярко.